После Великой Французской революции масса эмигрантов оказалась в Европе, за пределами превратившегося в республику королевства. Они участвовали в организации интервенци против Франции европейских держав, служили европейским монархам, но и сами эмигранты поначал
были далеко не балластом на содержании.
Они сформировали корпус Конде, в составе которого пытались вместе с прусской и австрийской армией силой вернуть к власти Бурбонов. Короткое время корпус Конде успел побывать даже на русской службе.
Постепенно наиболее активные эмигранты погибли в сражениях, остальные как-то устроились при европейских дворах и вот тогда и только тогда «двор» графа прованского (будущего Людовика XVIII) и его брата графа Артуа (будущего Карла X – последнего представителя старшей ветви Бурбонов на французском престоле) превратился в банду надоедливых и наглых приживал, кочующую по Европе, так как в каждом очередном месте обитания от них пытались побыстрее избавиться.
Державы даже не рассматривали их в качестве реальных претендентов на власть во Франции. Лишь упрямство Наполеона, слишком долго отказывавшегося от любого мира, по которому он должен был что-либо уступить, случай и ловкая игра всех обманувшего Талейрана обеспечили недолгую реставрацию Бурбонов. Причём Александр I, без согласия которого эта афера не прошла бы, пожалел о данном согласии едва ли не на следующий день после возвращения «ничего не забывших и ничего не понявших» в Париж).
Русские революционеры всех мастей и оттенков, в конце XIX– начале ХХ века черпа
ли вдохновение в трудах западных «прогрессоров», и в своих попытках «осчастливить» Россию ориентировались на поддержку западных держав. Тем не менее, помимо внешней помощи, у них была солидная база поддержки внутри страны, на которую они опирались и которая позволяла им после захвата власти, при желании, проводить политику, независимую от внешних центров силы.
Белое движение, а затем белая эмиграция могли вопреки желаниям и прямым требованиям «союзников» по Антанте выступать за единую неделимую Россию, потому, что также опирались на массовую вооружённую поддержку в своей стране.
А вот советские диссиденты последующих лет, как бы внутренне порядочны и толковы ни были отдельные из них, боролись не против режима, как они думали, а против Родины (отсюда и позднее прозрение Зиновьева: «Целились в коммунизм, а попали в Россию»). Так произошло потому, что российская послевоенная эмиграция (все её волны) не имела поддержки внутри страны, которая могла бы сделать её относительно самостоятельным игроком, выступающим за реализацию своего видения будущего страны и превращало в простых наёмников любых врагов русского государства. Именно русского, а не советского, Из диссидентов 60-х-80-х единицы вернулись в Россию после распада СССР, большинство осталось на Западе и продолжило заниматься единственным делом, которое
смогли освоить – борьбой против государства со столицей в Москве (как бы оно ни называлось и к какой бы системе ни принадлежало).
Они в точности повторили судьбу поздней французской эмиграции, потерявшей опору внутри страны (энергичные и умелые в большинстве вернулись к Наполеону, проводившему политику примирения с эмиграцией, на условии признания эмигрантами империи, остальные служили русскому императору, как последнему независимому от Бонапарта монарху Европы). «Непримиримая» эмиграция искала лишь армейский обоз, который привезёт её в Париж вслед за армией любых интервентов.
Правда, позднесоветская эмиграция в основном и вовсе не планировала возвращаться. Лишь единицы, как Солженицын или Зиновьев, готовы были после смены режима вернуться на Родину и служить ей. Большинство же реализовало свою мечту – вырвалось на Запад, который всегда считало единственным пригодным для жизни местом. В лучшем случае они готовы были приехать в Россию в командировку, в штате сотрудников западного гауляйтера (поскольку такая работа должна была оплачиваться по двойному, а то и тройному тарифу).
Именно поэтому, оторванные от корней, пытавшиеся стать «настоящими» американцами и европейцами, стыдившиеся своей русскости, позднесоветские эмигранты не смогли предложить России после распада СССР никакой позитивной программы. В отличие от послереволюционных эмиграций, боровшихся за реставрацию «старого режима», позднесоветские эмигранты, за редким исключением, боролись за свой личный комфорт.
Нынешняя российская эмиграция в борьбе за личный комфорт, переплюнула даже позднесоветскую. Британская Times пишет, что сбежавшие из страны 60 российских политиков, потребовали от НАТО продолжить кампанию террора против России. Капания должна включат
ь убийства политиков и лидеров общественного мнения, поддерживающих текущий курс российской власти, общую дестабилизацию обстановки в стране и неограниченные поставки современных вооружений Украине.
Итак были эмигранты, которые сами воевали за свой вариант будущего своей Родины. Были эмигранты, которые готовы были обслуживать врагов своей Родины, в реализации их агрессивных планов. Но это, пожалуй, первая эмиграция, которая требует от своих зарубежных покровителей максимальной жестокости в отношении собственной страны, обвиняя их в недостаточной эффективности.
Не просто бросить свою страну и сбежать на Запад (в конце концов, диссидентам 60-х-80-х западный образ жизни тоже представлялся родным и они к нему тянулись), но подрядить тот же Запад на геноцид против своего народа, за то, что «не оценил». Заметьте, они не собираются даже вернуться в обозе врага, чтобы принять управление страной и вести её к своему пониманию счастья. Они хотят, чтобы враг уничтожил не принявшую их страну и «не оценивший» их народ – отомстил за их детские комплексы.
Любители проведения простых параллелей могут сказать, что современная украинская эмиграция также не имеет опоры в совей бывшей стране, поддерживая Россию в военном противостоянии. Но это замечание будет справедливо в отношении лишь части украинской эмиграции.
Прежде всего потому, что значительная часть тех, кто покинул Украину, лишь формально-юридически являются эмигрантами. На деле же они такие же «эмигранты», как уехавшие в 1918 году на Дон (к Корнилову/Алексееву/Деникину) или в Сибирь (к Комучу/Колчаку) москвичи и питерцы, проигравшие столицы революционерам и просто отступившие туда, где ещё оставалась Россия.
Те на Украине, кто считал себя русским уехали потому, что дома националисты им сказали, что «Украина не Россия» и «чемодан, вокзал, Россия». Русские вернулись из России, ставшей не Россией, где их предки жили, когда она ещё была Россией, в Россию, которая осталась Россией, и стали как и раньше работать на благо своей Родины, которая для них и раньше была единой, от Варшавы до Японии и от Белого моря до Чёрного.
Те же эмигранты (реальные эмигранты, для которых Россия – чужая страна), кто до сих пор считает себя украинцами, «русскими украинцами», «украинскими русскими» и прочими «не мышонок, не лягушка…», хотят повторить фокус, благодаря талантам Талейрана удавшийся Бурбонам. Они считают, Россия должна вернуть их к власти на Украине, помочь стабилизировать ситуацию в политическом и финансово-экономическом смысле и уйти домой, оставив им Украину, которую они вновь будут бесконтрольно доить.
Но таких, по сравнению с волной покидавших Украину с самого начала 90-х и до сих пор русских, крайне мало. Они просто предельно шумные, пытаются заполнить собой всё информационное пространство и убедить всех, что Украина не русская земля, населённая русскими людьми, а место обитания неких «друзей русского народа», которым положено самостоятельное государство. Накачивать же это государство ресурсом должна для них Россия, потому как сами они хорошо умеют отнимать и делить, но у них совершенно не получается прибавлять и умножать.
Поэтому, в отличие от «60 русских политиков-эмигрантов», просто требующих всех в России убить, а саму страну уничтожить, хозяйственные украинские эмигранты-возвращенцы пытаются проявлять заботу о будущем податном сословии и даже покрикивают на Кремль, что мол слишком много будущих холопов убивают в рядах ВСУ, надо бы как-то «погуманнее» воевать. Например, мобилизовать и отправить на войну побольше русских, чтобы они своими жизнями и благополучием своих семей оплатили ускорение процесса водворения на Украину бурбонизированных возвращенцев и сохранили бы им побольше рабочих рук и прочего гибнущего под бомбами имущества, которое возвращенцы уж точно найдут как и куда пристроить.
Таким образом, лишь малая но предельно шумная доля из тех, кто покинул Украину за последние 30 лет является эмиграцией в классическом понимании этого слова. Это люди, рассматривающие Украину, как отдельную страну и желающие при помощи России сменить в ней правящий режим.
Подавляющее же большинство уехавших – обычные русские, для которых Петербург и Владивосток такая же Родина, как Киев и Харьков. Для них современная Украина – взбесившаяся, заболевшая сепаратизмом часть России. Соответственно, сами сепаратисты подлежат нейтрализации, а территории, по мере возможности, возвращению в лоно исторической России, не как некая самостоятельная единица, а как обычные русские регионы.
Для покинувших Украину русских СВО – гражданская война против сепаратистов и поддержавших их интервентов и в этой войне Россия не может не победить, поскольку точно так же, как позднесоветская эмиграция, так же как 60 русских политиков-эмигрантов современности, требующих от Запада перебить всех русских и уничтожить Россию, украинские сепаратисты – люди, желающие жить на Западе и стать «настоящими» американцами и европейцами. Захваченные ими и названные Украиной исконные русские земли нужны им не как среда обитания, а лишь как трамплин для прыжка на Запад, где эта псевдоукраинская общность готова распасться на будущих поляков, немцев, американцев – кому где «повезёт» устроиться.
Поэтому и в оценке русских и России сепаратисты совпадают с 60-ю русскими политиками-эмигратами. Они тоже требуют всех русских убить, а Россию уничтожить, чтобы их не тревожили воспоминания о собственном предательстве и чтобы ликвидировать даже эвентуальную угрозу своему «западному будущему».
Малая, но крикливая группа украинских эмигрантов-возвращенцев, то это те же сепаратисты (отрекшиеся от русскости и видящие себя европейцами), но проигравшие борьбу за существование более эффективным сепаратистам и теперь, поскольку тех поддерживает Запад, желающих восстановить свои позиции при помощи России, которой потом они, в точности, как восточноевропейцы, постараются побыстрее указать на дверь, сами же моментально развернутся на Запад, чтобы проводить ту же политику, что и нынешние сепаратисты.
Зеленский – классический пример. Пока у власти были другие – поддерживал Россию и высмеивал бандеровцев, как только сам прорвался к власти, стал бандеровцем, а с Россией развязал войну.
В общем, Украина (Малороссия), исторически будучи не более, чем российской провинцией, делится не на бандеровцев и эмигрантов, а на русских и сепаратистов-предателей, отличаясь в этом смысле от большой России (Великороссии) только тем, что в Великороссии прозападные предатели проиграли, а в Малороссии победили.
Предателей «исконно-русских» и предателей сепаратистских не стоит разделять. Они нас не разделяют, требуя от своих хозяев тотального террора против России, массовых убийств и войны на уничтожение. И их разделять не надо. Какая разница записан ли террорист и убийца в формально русский РДК или в формально украинский «Азов»? Их «где поймаем, там и будем мочить» — совершенно интернационально, не отвлекаясь на определение цвета флагов и формы черепа.
Это не более, чем реализация нашего права на самозащиту, как страны и народа.
О том, как живут на Западе, сбежавшие из России иноагенты — в материале Елены Мурзиной Вечно Чужие. Цена предательства оказалась слишком низкой
https://ukraina.ru/